[Sherax]

— Как трогательно! — процедил он сквозь зубы и демонстративно удалился, не допив кофе.

Первым уроком по расписанию у него был третий курс Гриффиндора, и Снейп сорвался во всю мощь своего гнева, снял какое-то неимоверное количество баллов и намеренно не замечал недоуменно-расстроенных лиц учеников.

Впервые в жизни Снейп пожалел, что он не анимаг и не оборотень: неконтролируемое желание кого-нибудь загрызть не имело никакого разумного обоснования. От пугающего спокойствия предыдущего вечера не осталось и следа. Снейп весь клокотал, кипел и взрывался в ответ на малейший раздражитель, на любой лишний чих и вздох в классе. Разбираться в себе было некогда, и профессор отчаянно выплескивал злость на всех подряд, лишь бы хоть немного успокоиться.

Успокоиться ему было не суждено: на первой же перемене выяснилось, что песец был не один. Ладно, Поттер — его командировали вместе с группой авроров, прибывших по заявлению МакГонагалл относительно доведения студентки до самоубийства. Опыта, так сказать, набираться. Это хотя бы объяснимо. Но когда в кабинет ЗОТИ, поблескивая модными очками и коварной усмешкой, вплыла собственной персоной Рита Скитер, Снейп не сразу поверил своим глазам.

— Добрейшего утречка, профессор Снейп! — заворковала она с порога, и Снейп недоуменно моргнул: с чего это вдруг лощеная снобка Скитер заговорила, как прачка из Лютного?

— Я вас прошу, уделите мне пару минут вашего драгоценного времени! Вы у нас в последнее время фигура выдающаяся, и нашим читателям было бы очень интересно узнать, как вы прокомментируете страшную трагедию, случившуюся на вашем факультете.

— Никак, — отрезал Снейп и попытался отвернуться, но Скитер с проворством крысы проскочила между ним и столом, перегородив путь к отступлению.

— Ну что же вы… Мне бы хотелось написать о вашей…

— Не надо ничего обо мне писать! — рявкнул Снейп. — Я в Пожирателях Смерти числился, Дамблдора убил, и мой папа был магглом!

— А при чем тут вы? — Скитер скроила картинно-недоуменную мину. — Если только Сабрина Петерсон не покончила с собой из-за вас…

Снейп на секунду онемел, а потом еще и обомлел: эта ведь если что втемяшит себе в голову, то и напишет… Скитер глянула лукаво — ну, мол, чем крыть будешь? Снейп воззрился на нее, как на убогенькую дурочку:

— А как же иначе? Я, знаете ли, просто предел мечтаний всех студенток от одиннадцати до семнадцати.

— Почему же предел… — от сладкого, тягучего голоса журналистки стало приторно в горле, и Снейп непроизвольно облизнул губы: показалось, они сейчас слипнутся. — А вы, профессор? Вас никогда не привлекали молоденькие студентки?

— Привлекают. Очень, — осторожно, осторожно, ляпнешь лишнее слово, и тебя через это слово просклоняют потом так, что родиться бы обратно. — А еще я пью кровь свежеубиенных младенцев, на досуге вызываю инфери и подливаю Директору валерьянку в чай.

— Экий вы затейник, — иронически скривилась Скитер. — Я так понимаю, дать интервью по-быстрому — не ваш метод…

— Давать — вообще не мой метод.

— Так вы еще и потребитель в самом худшем смысле этого слова… Ну что ж, тогда я к вам еще зайду.

— Не уверен, что у меня найдется для вас время.

Теперь Скитер откровенно ухмылялась.

— О, я не займу много вашего времени. Долго ли умеючи…

— Не советую.

— Почему же?

— Потому что умеючи как раз долго, а я человек занятой.

— До встречи, профессор, — пропела Скитер и уцокала из кабинета с довольной улыбкой.

— Не дай Мерлин, — буркнул ей вслед Снейп, неосознанно наблюдая, как покачиваются ее обтянутые узкой юбкой бедра.


* * *

Явление Риты Скитер немного встряхнуло Снейпа, отвлекло от немотивированной утренней злобы, и хаффлпаффские пятикурсники отделались легким испугом в виде контрольной. Шагая привычными коридорами на обед, профессор озадачился тем, как половчее отбрехаться от настырной журналистки — то, что она прицепится к нему, как лишай к миссис Норрис, было очевидно. Прежде ведь как-то удавалось оставлять ее с носом, вот и пришла пора вспоминать неоценимый опыт.

На голодный желудок думалось плохо. Скитер великая мастерица по части вытаскивания на свет чужого нижнего белья. Одно неловкое движение — и лучше бы разбилось зеркало. И ведь каким специфическим вкусом нужно обладать, чтобы сделать своей профессией смакование дерьма…

Можно, конечно, молчать мордой об стол — но тогда за тебя все скажут другие, и то, что они скажут, трансформируется в то, что тебе не понравится. Значит, надо разговаривать. Но, помилуйте, о чем? Если первая недобеседа — в целом, неинформативная и вполне невинная, — скатилась на уровень едва не похабени, о чем там можно говорить? Вот не было печали, так купили боггарта…

— Гарри, ты скоро боггарта будешь видеть в моем обличье! Сколько лет я тебе уже мозги ставлю, а ты все: «Ой, да я не помню, ой, да я не знаю!»

Снейп остановился, огляделся.

— Ну что я предложил криминального? Ты посмотри на себя, из Азкабана злодейчики краше выходят.

— Спасибо, окомплиментил!

Они стояли у окна, лицом к лицу. Поттер и Грейнджер. Поттер держал Грейнджер за руку, а Грейнджер улыбалась ему — с ласковой укоризной, с легким кокетством, с нежностью даже.

— Да я не то хотел сказать, извини… просто ты совсем замучилась, я же вижу. Тебе надо развеяться хоть немного. Пойдем, а? Мы сто лет в «Дырявом котле» не были, я ужасно по тебе соскучился. Столько разговоров накопилось — языка не хватит. Ничего страшного не случится, если ты один вечер проведешь не в Хогвартсе.

Снейп смотрел, как Поттер поглаживает ее по плечу, поправляет ей воротник мантии — так уверенно, будто имеет на это право. И горло снова полоснуло бритвой, и отчего-то заныло под ребрами так, что стало трудно дышать. Вот взять бы сейчас этого сопляка за шкирку, начистить ему очкастую морду и вышвырнуть в окно — пусть попробует полетать без метлы!

— Ладно, уговорил, — узенькие девичьи ладошки легли на серую ткань поттеровской форменной куртки. — Только давай сразу договоримся: некоторых рыжих квиддичистов мы не поминаем всуе, а некоторые зеленоглазые авроры не будут рассказывать некоторым стажерам учителя, как плохо и неправильно работать в школе.

Снейп глубоко, до рези в груди, вдохнул, медленно выдохнул.

— Мистер Поттер, вы, как обычно, сами лоботрясничаете и других отвлекаете от служебных обязанностей, — холодно заметил он, проходя мимо. — Мисс Грейнджер, вам стоит добросовестнее относиться к своей работе.

— Куда уж добросовестнее-то! — возмущенно бухнул ему вслед Поттер, но Снейп сделал вид, будто не слышал.

Потому что если бы он на миг дольше задержался возле мальчишки, точно бы его убил.

Это бешенство, эта ядовитая злоба, это неконтролируемое желание расколошматить все и всех вокруг, и готовая слететь с губ «Авада Кедавра» — все это было знакомо Снейпу до такой боли, что он не сразу вспомнил, когда и откуда оно пришло. Но вспомнил и едва сдержал стон.

Седьмой курс.

Поттер. Лили.

Ревность.

Обыкновенная, человеческая, мужская ревность. Качественная, полновесная, злая. Она не изменилась, только стала старше на двадцать лет. Тяжелей. Отчаянней. Глубже.

Мерлин, великий Мерлин… зачем это? Откуда это? Ведь только сегодня утром Снейп определил совершенно точно и бесповоротно, что чихал он на Грейнджер аллергическим чихом! Уже сегодня утром он посматривал на Всезнайку с ироничным презрением и снисходительностью!

И сегодня же утром чуть не съел в ярости салфетку, наблюдая за встречей Грейнджер и Поттера.

Чихал, значит. Ну-ну… Снейп нервно усмехнулся сам себе: типичный синдром собаки на сене. Сказано: «Не брал!» — значит, не отдам. Пора бы уже давно выучить то место в жизни, где всегда лежат грабли! Сколько лет туда не смотрел даже, а тут сделал полшага — и сразу получил по лбу.

Перед глазами снова встала утренняя сцена в Большом зале. Сияющая, счастливая Грейнджер, летящая навстречу Поттеру. Что он сделал такого исключительного, этот сопляк, за что получил ее восторг, ее радость? Снейп ломал, кроил, потрошил и штопал себя наживо суровой ниткой, чтобы существовать с Грейнджер в одной системе координат, но не удостоился даже тени той нежности, которой девчонка щедро одарила Поттера. За какие заслуги?.. Снейп чуть не свихнулся, упаковывая себя в рамки ее представления о жизни и о людях, а Грейнджер этого просто не заметила. Но вот возник Поттер — и она буквально светится от счастья.

Господи, может, она и правда дура?

А может, ей просто не нужны жертвы?

Снейп остановился в трех шагах от Большого зала. Вперед или назад? Но где теперь вперед, а где назад?

Снова вытаскивать из себя клещами неощущаемые чувства и нежеланные желания? Снова вытесывать из себя не-себя? Нет уж, довольно, наидиотничался, чуть не поседел. Если это блажь, то чересчур дорого она обходится.

Но Грейнджер слишком хороша для Поттера. А Снейп уже слишком много сделал, чтобы ее заполучить. Сопляк просто не имеет на нее права, не заслужил. Отобрать? Дело принципа?

Да какие тут, к черту, принципы. Тут грабли. И если Снейп начнет, что называется, отбивать Грейнджер у Поттера, по традиции неминуемо огребет — и не по лбу, потому что грабли будут детские. Умный в грабли не пойдет, умный грабли обойдет.

А ревность… пройдет. Справился же он в первый раз, переживет и теперь. Никуда не денется. Некуда деться.

— Не облезу, — тихо и злобно сказал Снейп.

И сам же себе не поверил.


* * *

Стук в дверь был неоднократным и настойчивым.

Снейп никого не хотел ни видеть, ни слышать, ни делиться с кем-то когнитивным диссонансом. Но визитер был упрям до невозможности, и Снейп решил открыть хотя бы затем, чтобы указать направление, по которому этому визитеру следовало пойти и не сворачивать.

— Добрый вечер.

Рита Скитер. Нет в жизни счастья.

— Был добрым до настоящего момента.

Журналистка вздохнула:

— Я так понимаю, вы по-прежнему не расположены к разговору… Но можно хотя бы объяснить, почему?

— Объяснить можно, но я подозреваю, вы не поймете.

— А вы объясните так, чтобы я поняла.

Снейп скептически усмехнулся:

— Хорошо, попробую. Я не считаю, что событие, которое вас здесь интересует, должно стать достоянием общественности. Визенгамот рассматривает дела такого рода в закрытом режиме не случайно. Так понятно?

Скитер вернула ему усмешку:

— Вы вроде взрослый человек, а в сказки верите.

Снейп вопросительно поднял бровь.

— Дело не дойдет до Визенгамота, и вы лучше меня это знаете. Воспоминания Сабрины Петерсон — не доказательство с учетом того, как они были получены. Вы же легиллимент, должны понимать. А других доказательств нет. Но даже если эти воспоминания лягут в основу обвинения, неужели вы думаете, что у Петерсона нет нужных в этом случае связей? Он скотина и мразь, но ни суд, ни Аврорат не смогут его наказать. И вы тоже не сможете.

— Хотите сказать, что сможете вы?

— Только я и смогу.

— Каким же образом, позвольте поинтересоваться.

— Позволю, да боюсь, вы не поймете, — мстительно улыбнулась Скитер.

— А вы объясните так, чтобы я понял.

— Может, разрешите войти?

Снейп обреченно вздохнул, отступая на шаг назад. Сеанс декоративно-прикладного жоповиляния можно считать начатым.

Скитер вошла в комнату, критически огляделась:

— Как у вас тут аскетично…

— Вы пришли обсуждать интерьер моего жилища? И, кстати, не изволите ли объяснить, откуда вам стали известны причины самоубийства мисс Петерсон?

Скитер пожала плечами:

— Слухами земля полнится. Но слухи к делу не пришьешь. Зато к умам и мыслям их можно не просто пришить, а приклеить намертво.

— Мисс Скитер, выражайтесь яснее, я не ценитель изящной словесности.

— По-моему, я выразилась предельно ясно. Прессу не зря кличут четвертой властью. Мы владеем общественным мнением. Да, в Азкабан Петерсон не сядет, это очевидно. Но одна-две правильных публикации — и его жизнь станет хуже тюремной камеры. Уж я постараюсь.

Она ждала ответа, постукивая каблуком по полу. А Снейп держал паузу: он понимал, что общаться с этой Скитер как с той, утренней, невозможно, но как общаться с ней нынешней, не определил. И колебался.

Скитер не выдержала первой.

— Я не понимаю ваших сомнений, профессор Снейп. Неужели вам не хочется наказать гада? Разве вам все равно?

— Да, мне все равно, — Снейп сам удивился, как бесцветно это прозвучало.

Но Скитер не купилась.

— Не-ет, — злорадно протянула она. — Было бы вам все равно, вы бы мне все еще утром выложили, как на духу, и не беспокоились бы об огласке и резонансе.

Снейп молча развел руками: как угодно.

— Мне нужно всего несколько фактов, — голос Скитер стал почти умоляющим. — А остальное я сделаю сама, и Петерсон пожалеет, что отвертелся от Азкабана.

— Мисс Скитер, — Снейп устало вздохнул. — Читайте по губам: плевал я на Петерсона.

— А на Сабрину?

— У каждого своя судьба, и ее на кривом фестрале не объедешь.

Скитер изменилась в лице, и Снейп живо вспомнил отповедь Грейнджер в директорском кабинете. У той на лице было в точности такое выражение.

— Теперь мне понятно, почему девочка покончила с собой.

— Неужели потому что мне все равно? — хмыкнул Снейп.

Рита Скитер смотрела нехорошо и зло.

— Смените манию величия на манию преследования, профессор. Сабрина умерла, потому что всем все равно. Она это знала. Знала, что ей не к кому обратиться! Не у кого просить помощи и защиты! Все слишком заняты собой, чтобы расходовать последний нерв на помощь кому-то постороннему! На участие в чужой судьбе!

Журналистка поправила на плече ремешок сумки и направилась к двери. У порога она обернулась:

— Эх вы, учитель Защиты от Темных Искусств! Чему вы учите? Как пугать боггартов и «На Аваду нету сладу окромя другой Авады»? Да от настоящей Тьмы и от настоящего дерьма вы не способны ни защитить сами, ни научить других защищаться. И, может, вы удивитесь, но из-за Авады люди умирают гораздо реже, чем из-за окружающей их мерзости. Умирают только потому, что всем все равно.

Скажите, какой гнев, какая злость… Даже где-то верится.

— Можно подумать, вам, мисс Скитер, не все равно. Да если бы от этой истории не пахло хорошо поджаренным дерьмом, вы бы прошли мимо и не оглянулись. Хорошо вопить об участии в чужих судьбах, когда это приносит славу и стабильный доход.

— Нет, — отрубила Скитер. — Мне не все равно. Участвовать в чужих судьбах — моя профессия. Нет участия без сочувствия и сопереживания, а без участия нет профессионализма. И потом… я помимо всего прочего еще и женщина. Все мое существо одним Прыткопишущим Пером не исчерпывается.

Снейп кивнул:

— Ну да, есть еще тонкая душевная организация.

— Знаете, — Скитер утомленно потерла переносицу под очками. — Я теперь даже и не знаю, кто хуже. Такие, как Петерсон, или такие, как вы.

— Ну разумеется, такие, как я.

Скитер озадаченно покосилась на него, а потом совершенно неожиданно с восхищением покачала головой:

— Все-таки вы железный человек, профессор. Другой на вашем месте меня бы уже заавадил, сжег и пепел развеял по ветру.

— Возни много, мисс Скитер. И, слава Мерлину, на моем месте кроме меня никого нет.

Скитер нахмурилась, словно перемножала в уме семизначные числа.

— Я не понимаю вас. Ведь то, что произошло с Сабриной, это… зверство. Это самое страшное из зверств, потому что его совершил человек, от которого ожидать подобного невозможно. Да, вы правы: если бы вместо Петерсона выступал пьяный бандит с Лютного, я не стала бы так болеть за этот репортаж… пьяный бандит — да, это ужасно, но… не удивительно. Даже где-то логично. Ну попробуйте понять наконец: отец — это первый мужчина в жизни женщины, и не в том смысле, какой получила Сабрина. Это самый любимый, самый надежный, самый лучший мужчина. И когда оказывается, что этот мужчина — грязное похотливое чудовище… вот что по-настоящему страшно.

Она помолчала, поправила очки, грустно усмехнулась:

— Вам, скорее всего, доводилось сталкиваться и не с такими страстями во время войны. Но война-то кончилась. А мира как не было, так и нет.

— Мира не будет, мисс Скитер, до тех пор, пока на земле не переведутся люди.

Снейп смотрел на нее во все глаза и никак не мог определить — то ли она так хорошо играет, то ли вправду тронута историей Сабрины Петерсон. Скитер в своем привычном облике выглядела фарфоровой куклой: лицо без единой морщинки, тугие светлые кудри лежат крепко, волосинка к волосинке, не шелохнутся, веки насинены, губы напомажены, осиная талия, узкая юбка… И словно приклеенное к лицу выражение ехидного самодовольства. Снейп на миг вообразил, как можно было бы шлепнуть ее по затылку, и это выражение свалилось бы с нее вместе с посмертной маской косметики.

Вдруг ему пришло в голову, что знаменитая Рита Скитер знает все и обо всех, но есть ли в магической Британии хоть один человек, кто был бы осведомлен о подробностях ее собственной биографии? Есть ли она вообще, эта биография? Может ли нестарая и очень привлекательная женщина не быть замеченной в компрометирующих связях, уличенной в некрасивых поступках, слабостях, истериках, глупостях? Да что там, ее с мужчиной никогда не видели! Может, она того… мужчинами и не интересуется.

Вот Скитер тут строит из себя то проницательную сучку, то глас справедливости, то величественно заявляет, что она, мол, женщина… А в глазах не угасает охотничий азарт, и она только что зубами не щелкает, стоя наизготовку и ожидая, когда Снейп обронит неосторожное слово. Ему бы хотелось ей поверить. Но никак не получалось. Чужая душа — потемки, а у этой пираньи и подавно: говорит одно, думает другое, делает третье, а на выхлопе получается четвертое. Где гарантия, что она, получив от Снейпа вожделенные комментарии и факты, напишет именно то, что обещает, и так, как обещает?

— Вы сомневаетесь, что сила печатного слова способна произвести взрыв общественного негодования? — Скитер искоса глянула на Снейпа из-под густо накрашенных ресниц.

— Сомневаюсь. История мисс Петерсон недостаточно грязна, чтобы растрогать холодных и расшевелить равнодушных.

Скитер медленно сняла очки, закусила краешек дужки:

— Профессор, если бы можно было быть уверенной, что найдется человек, который пойдет и устроит Петерсону «темную» с последующей Авадой…

— Авада — слишком гуманно, ее надо заслужить. Вот пожизненное Круцио без права на Аваду — это да, это ближе к теме.

— Мужской ответ, — Скитер улыбнулась, а Снейп обомлел: это что, она с ним заигрывать пытается? — И мужской способ решения проблем.

— И чем же он плох, этот способ?

Скитер протянула руку, поправила перекособочившийся воротник снейповской рубашки:

— Даже выходя за рамки всего — приличий, разумности, морали, — вы все равно играете по правилам. У вас есть правила нарушения правил и законы переступания закона. Но вы же видите, бывают ситуации, когда по правилам играть нельзя, результата не достигнете.

Ну точно. Снейп никогда не был мастером в распознавании предпостельных ужимок и прыжков: дают — бери, и быстро, пока не начали бить. Но тут нужно быть просто дубом стоеросовым, чтобы не понять намека. Охренеть. Это она всегда так информации добивается или только в исключительных случаях?

— Вы хотите сказать, что женщины добиваются своего иными способами?

— Конечно. Мы редко выходим за рамки, но правилами руководствуемся столь же редко, — ее рука скользнула на плечо и там замерла.

А почему, собственно, нет? Отказаться от красивой женщины, которая недвусмысленно предлагает себя — это не благородство, это идиотизм. Только надо больше определенности, чтоб знать наверняка и не обмишуриться, как с Грейнджер.

Скитер собралась надеть очки, но Снейп остановил ее руку и посмотрел прямо в глаза:

— А сейчас-то вы что делаете? Выходите за рамки или нарушаете правила?

Хорош юлить, давай определяйся, либо в дверь, либо в постель.

Скитер не отвела взгляда и руки не высвободила:

— И то, и другое.

— Ваш репортаж стоит таких жертв?

— Репортаж тут ни при чем, да и роль жертвы — не мое амплуа.

— Какую же роль вы предпочитаете?

— А есть варианты?

— Не особо. Я бы даже сказал, их нет совсем.

— Что ж, это неплохо. Не придется теряться в догадках.

— Не придется.

Снейп отпустил ее руку и ладонью стер с ее губ помаду.

Поцелуй вышел коротким и скорее символическим: не обжиматься же в дверях. Снейп за плечи развернул Риту к постели, легонько подтолкнул в спину. И усмехнулся: пока он снимал рубашку, она вынула из ушей серьги и положила на столик очки. Так буднично, словно собиралась ванну принимать или просто ложиться спать. Сколько раз ты укладывалась в койку, чтоб выведать парочку пикантных фактов, Рита Скитер?

— Что это? — она провела пальцами по неровному рубцу слева под ребрами. — Боевая отметина?

— В детстве с дерева свалился.

— Ты в детстве лазил по деревьям? — она коснулась губами его груди.

— Где я только не лазил, и не только в детстве.

Она коротко рассмеялась, запрокинув голову.

— Что?

— Представила тебя на Дракучей Иве.

— Язык мой — враг мой, — усмехнулся Снейп, склоняясь к ее шее.

— У тебя есть шанс доказать обратное.

Снейп демонстративно убрал руки за спину:

— Языком я тебя не раздену при всем желании.

— А я тебя — да. Показать?

— Давай.

— Дам, не беспокойся.

— Куда ж ты денешься…

Она медленно опустилась на колени, лукаво глянула исподлобья. Почувствовав на животе ее дыхание, Снейп прикрыл глаза. Видимо, практика подобного раздевания у нее была обширная: чтобы расстегнуть брюки языком и зубами, ей хватило минуты. И в рот она взяла без лишних прелюдий, сразу глубоко, заставив Снейпа удовлетворенно рыкнуть. Похоже, ей самой это доставляло немалое удовольствие: размеренно скользя губами по члену, она тихонько постанывала, мурлыкала, вздыхала и между делом стягивала с себя мантию, расстегивала блузку, ласкала грудь… Отстранилась за миг до того, как Снейп собрался сам качнуться назад, чтобы предотвратить преждевременное завершение вечера, встала перед ним полураздетая, с порозовевшими щеками и чуть затуманенным взглядом.

Неторопливо расстегнула юбку, стянула ее с бедер, оставила на полу. Повела бровью: ну как, нравится? Снейп одобрительно покивал: весьма. А потом он ласкал ее, как и обещал, только губами и языком, пока она не выдохнула шумно и расслабленно:

— Подожди, хватит… Иди сюда…

Кровать под ними почему-то не скрипела, хотя, сколько помнил Снейп, пружины всегда отчаянно визжали, стоило только присесть на матрас. У Риты было много опыта и совсем не было комплексов, она позволяла Снейпу крутить и мять ее роскошное тело, как ему заблагорассудится. Она не стонала и не ахала, только тихо вскрикнула несколько раз в ответ на особенно сильные и грубые толчки, и послушно подавалась то вперед, то назад, и прогибалась в пояснице, как хорошая проститутка… или профессиональный журналист.

Кончила она быстро: вдруг насадилась на член Снейпа до упора, замерла, вздрогнула и расслабленно обмякла. Дальнейшее было делом техники…


* * *

Тяжело дыша, Рита лежала у него на груди. Снейп легонько целовал ее запястье, поглаживал по спине.

— Какой нежный… — прошептала она и подняла голову, вглядываясь испытующе в его лицо. — Тебя что, никто никогда не любил?

— Не вижу связи.

Скитер неопределенно хмыкнула и перевернулась на спину, сыто потягиваясь. А Снейпу было как-то неуютно, но не физически. Физически он был доволен, как хорошо пообедавший удав. И только. В душе царили пустота и гробовое молчание: она не принимала никакого участия в том, что происходило в этой постели. Она словно покинула Снейпа на какое-то время, а теперь вернулась и не застала никого дома. Повзирала удивленно со стороны на полчаса нелепых телодвижений, а теперь сидела и молчала обиженно: ей удовольствия не досталось.

— О чем задумался?

— Думаю, что журналистика — явно не первая твоя профессия.

— Сволочь, — странно, но Рита не оскорбилась. Или не показала вида.

— Вообще-то я комплимент сделал.

— Я тоже.

Сидя на краю кровати, Скитер застегивала блузку.

— Маловато будет, правда?

— Ну имей терпение, мне не двадцать лет.

— Я не об этом, — Рита обернулась. — Этого мне еще надолго хватит, ты умеешь доставить удовольствие.

— Стараюсь. Тебе романтики недостает? Вот чего не умею, того не умею, извини.

— Ничего. Потом сам поймешь.

Стук в дверь Снейпа даже обрадовал: повод сбежать от неудобного и непонятного разговора. Он поспешно натянул брюки, набросил рубашку и пошел открывать.

— Добрый вечер, сэр…

За одну секунду Снейп успел подавить в себе три желания: немедленно закрыть дверь, удавить Скитер и убиться башкой о камин.

Она стояла за порогом. Осторожно придерживала подол длинного вечернего платья, чтоб не подметал пол. Теребила на шее нитку жемчуга. Сдувала со щеки выбившийся из затейливой прически кудрявый локон.

— Извините, если я вас беспокою…

Мерлин, какие глаза. Какие счастливые, сияющие, какие удивительно говорящие глаза.

— Я хотела… попросить у вас прощения, сэр.

— Побеспокоить меня, чтобы попросить прощения за то, что побеспокоили — высший пилотаж.

— Нет, сэр, я… за вчерашнее. Я наговорила вам много гадостей, но я не имела в виду вас. Просто я была так расстроена и не совсем даже соображала, что говорила…

Снейп смотрел на Грейнджер и думал, что она идет ужинать с Поттером. Он был уверен, что Грейнджер уйдет навсегда — из школы и из его жизни. Уйдет с Поттером. И единственное, что она нашла сказать ему напоследок — попросить прощения. Как у мертвого.

— Словом, простите меня, сэр… — она хитро улыбнулась. — Но только за это!

— Вы не опоздаете?

— Куда? — Грейнджер оглядела себя, словно удивилась собственному внешнему виду. — Ах, да… Не сердитесь на меня, пожалуйста. Хорошо?

— Вас ждут.

Грейнджер вздохнула, как показалось Снейпу, немного удрученно.

— Всего доброго, сэр.

Развернулась и ушла, умилительно неловко стараясь не наступить на собственный шлейф.

Снейп закрыл дверь и уткнулся в нее лбом.

Всего доброго, сэр.

Всего доброго.

Вот и все.

— У-у-у… — раздалось насмешливо за спиной. — Железный человек раздобыл-таки себе сердце?

Снейп в ярости обернулся. Рита была уже при полном параде, даже губы успела накрасить. И на лице ее не было издевательской усмешки, которую Снейп ожидал увидеть — только печальная полуулыбка.

— Не смотри так. Если помнишь, живое сердце было заветной мечтой Железного человека.

Она процокала к двери, подхватила оставленную у порога сумочку, ласково погладила Снейпа по плечу:

— Мерзавец. Так и не сказал ничего нужного. Вот потом и не обижайся. Но все равно спасибо, было хорошо.

Поцеловала в щеку, большим пальцем стерла след помады:

— А за твое счастье мы еще выпьем, вот увидишь. Не прощаюсь.

* * *

Он не запер дверь и не зажигал свет. Он немного устал, но спать не ложился. Он дождался, пока в небе за окном погасла последняя закатная полоса. Он не был пьян, но в голове шумело, как после хорошей порции огневиски.

Ему казалось, отзвук нейтрально-доброжелательного: «Всего доброго, сэр!» еще бродит по комнате. Даже сердце стало биться тише и глуше, чтобы был слышен этот голос, похожий на голоса сразу всех, кто когда-то уходил от Снейпа.

Ни одна из женщин, с которыми Снейпа связывали хоть какие-то подобия отношений, не осталась с ним. При этом всех всегда все устраивало, но удержать возле себя он не смог ни одну. Правда, ему этого не сильно-то и хотелось, но даже и когда захотелось — не получилось.

Все ушли по-английски, и никто не вернулся. Попрощалась только та, кто никогда ему не принадлежала и не была с ним. Та, кто ничего ему не обещала, кто ему отказала и просила простить ее за это.

Отказала? А разве он что-то требовал? Разве ему нужно было от Гермионы что-то, кроме постели? Ему ничего от нее не было надо, и ей не в чем было ему отказать.

Ему ничего никогда не было надо — ни от Нарциссы, ни от Эммелин, ни от, спаси Мерлин, Беллатрикс. Ни от Скитер. Ни от Грейнджер. Он помнил, с каким маниакальным упорством, с какой настойчивостью из него всегда пытались вытащить эмоции, чувства, желания. Он принимал это за вечную женскую жажду романтики и сантиментов и лишь посмеивался. Как там он сегодня утром ляпнул Рите? «Давать — не мой метод». Именно. Он ничего не просил, кроме секса, и ничего, кроме секса, не отдавал. И не мог помыслить, что кто-то может нуждаться в большем — не от него, не с ним.

Наверное, это и имела в виду Рита, сказав: «Маловато будет». Именно это пыталась объяснить ему юная умница Гермиона — если за сексом ничего нет, если ничего нет кроме секса, какой бы он ни был расчудесный, он только набор нелепых телодвижений. И ей, Гермионе, этого мало.

Если тебе нужен только кусок мяса, то ты и получишь только кусок мяса. И нужно быть готовым к тому, что ты и сам станешь куском мяса, и от фаллоимитатора будешь отличаться только наличием дополнительных и совсем не необходимых конечностей в виде рук и ног.

Стоило дожить до сорока лет, чтобы постичь наконец эту простую истину, очевидную даже подросткам в период пубертата. Вот почему все его женщины так или иначе старались выдавить из него то, на что он в принципе не был способен, и уходили, ничего не добившись — им было мало. Вот почему Грейнджер сейчас с Поттером — ему не надо объяснять очевидного. Вот почему так паршиво было сегодня: впервые в жизни Снейп почувствовал, что его самого отымели, им самим воспользовались, как тем фаллоимитатором, он сам сегодня был просто куском мяса.

Что мешало Гермионе поступить с ним так же? Только то, что она сама куском мяса быть не хотела и никого не собиралась унижать таким отношением. Она слишком уважала Снейпа для этого.

А он… опоздал. И Поттер здесь ни при чем, Снейп сам к себе на свидание опоздал. Когда начал смутно понимать, когда начал на ощупь продвигаться к тому, что люди зовут счастьем, когда стал из каменной глыбы самого себя ваять что-то, напоминающее скульптуру, отсекая все лишнее… Гермионе это оказалось не нужно. Она не верила, что Снейп способен на такое, а он опоздал доказать.

В сущности, кем был для нее профессор Северус Снейп? Злобным и несправедливым преподавателем, убийцей, Пожирателем Смерти, гадом и сволочью, потом едва не эпическим героем, наконец мужчиной… А что теперь? А теперь — всего доброго, сэр.

Говорят, с годами мудреют. То ли не те еще годы, то ли говорящие врут, но мудрости Снейп не чувствовал в себе ни на кнат. Опытность — да, но опыт все равно что выдохшийся огневиски: и невкусно, и жажды не утолит.

Грабли. Детские грабли. Только теперь понятно: Снейп сам их разложил на каждом шагу. Разложил и забыл, и вот повсюду натыкается. И бьют те грабельки не мимо цели, а как раз-таки в самые яйца.

Прав был Дамблдор: если человек — дурак, то это надолго.

Снейп огляделся вокруг в поисках того листочка, с пацификой. Не увидел, встал из кресла, поискал, не нашел. Снова сел. На глаза попалась полупустая бутылка огневиски, и Снейп вспомнил: вчера он пил. И закусывал. Пацификой.


* * *

Быстрый, настойчивый стук в дверь выдернул Снейпа из зыбкой полудремы. Профессор не сразу понял, где он находится и что случилось. Потом сообразил: заснул в кресле, а теперь кто-то особо одаренный лишает его возможности поспать хоть так, по-походному. Снейп посмотрел на часы. Половина третьего ночи. Вашу маму грубым образом…

Стук повторился, и к нему добавился взволнованный голос:

— Профессор! Профессор, откройте!

Не иначе, кто-то опять отравился. А то с чего бы Грейнджер примчалась в такое неделикатное время… Грейнджер?

Профессор вскочил, словно и не спал.

Грейнджер ворвалась в комнату, едва Снейп отпер дверь.

— Я нашла, сэр! Вы представляете?! Вы только представьте! Я нашла, я догадалась!

Она была в том же вечернем наряде, только шлейф был небрежно заткнут за серебряную цепочку, служившую ей поясом. Прическа встопорщилась шпильками и выбившимися прядками-пружинками. В руках скомканный шарф и охапка пергаментов.

— Мерлин, я так боялась, что вы уже спите!

Она сияла. Она была счастлива, так восторженно счастлива. И она была здесь. Она была здесь вся — и та восхищенная обилием недооткрытых открытий, и та невзрачно-обреченная заучка-всезнайка, и та кукарекающая в Большом зале оторвиголова, и призрачно-прекрасная Леди Осень, и со спокойной мудростью рассуждающая о дикобразах, и гневная обличительница… Вся, вся здесь. Не с Поттером, не где-то с кем-то еще.

Она вернулась. Среди ночи по дурацкому поводу. Вернулась к нему. Господи. Мерлин. Какое это счастье…

— Я полагал, у вас сегодня запланирован вечер с…

— Что? А, да ну! — отмахнулась она и ссыпала пергаменты на стол. — Я столько над этим мучилась, чуть с ума не сошла, честное слово! А сегодня оно прямо вдруг само ниоткуда взялось, ну какой тут может быть вечер! Гарри поймет, я ему записку отправила с совой. Я всю голову сломала, а сегодня, когда от вас шла, подумала — а почему мы пытаемся скомбинировать известные зелья с известными заклинаниями, чего добиться хотим? Так вот, для каждого зелья нужно свое собственное, ну, особое заклинание, с четко определенным эффектом! Я взяла для начала Оборотное — оно же все время убегает, на секунду не отвернуться! — и примерно рассчитала вектора движений палочки для заклинания, чтоб зелье удерживалось в котле и никуда не выкипало… правда, вербальную формулу придется долго подбирать, но это я завтра, то есть сегодня уже сделаю! Только я без вас не справлюсь, сэр! Ну вообще не справлюсь, это же экспериментальная стадия приемов в десять-двенадцать пойдет, не меньше, и потом, это ваша разработка, как же тут без вас, тут без вас совсем-совсем нельзя…

Она тараторила и тараторила, не давая вставить ни слова, словно ожидала отказа и боялась его услышать. Снейп стоял, прислонившись спиной к двери, слушал вполуха и думал, что в жизни ничего не делается зря. И, в общем, ему было уже неважно, почему Гермиона вернулась к нему, отказавшись от ужина с Поттером. Неважно, почему он, Снейп, оказался для нее сейчас важнее всяких поттеров. Она просто здесь. И это… да, это счастье.

— … и при таких условиях оно должно неминуемо остаться… Сэр, что вы на меня так смотрите? — Гермиона словно спохватилась: — Я вас разбудила, да? Простите, я совсем теряю счет времени, когда чем-то увлекаюсь… Сейчас уже поздно, наверное, да? Может, я тогда завтра зайду? Просто мне так не терпелось поделиться, и я…

— Я люблю вас.

Снейп едва удержался, чтобы не зажать себе рот обеими руками. Он вовсе не хотел, не собирался этого говорить — оно как-то само сказалось. Задумался, засчастьился, вот и сказалось то, что он еще даже подумать не успел. Но вроде не соврал… Вроде точно не соврал. Черт его сейчас разберет…

Гермиона пораженно замолкла. Уставилась не мигая, вдохнула, словно хотела сказать, выдохнула, потупилась. Взлетели тонкие руки, суматошно поправили шпильки, рассеянно одернули платье, пальцы сцепились в замок и замерли. Она с испугом оглянулась по сторонам, будто ища помощи.

— Сэр, вы… я… простите…

Снейп наблюдал с интересом: что ж, слово не сова, вылетит и в совятню не вернется, но Гермиона должна же что-то сказать в ответ. И, между прочим, выбор у нее невелик. Либо «да» — и тогда Снейп будет думать, что ему делать дальше, при таком-то экстраскоростном развитии событий. Либо «нет» — и тогда… и тогда Снейп будет думать, что ему делать дальше, при таком ударе граблями.

Гермиона подошла ближе. Закусила губу. Сделала еще пару шагов. Как на плаху, подумалось Снейпу. А когда подняла глаза, в них дрожали слезы.

— Сэр, я… я верю вам… правда! Только…

Снейп приподнял бровь: что «только»? И сам себе мысленно отвесил оплеуху. Всегда есть какое-нибудь «только», всегда есть это уничтожающее «но».

— Только… — она закрыла глаза, словно ожидая удара, и по ее побледневшим щекам скатились две слезинки. — Я вас не люблю.

Она всхлипнула, качнулась вперед, уткнулась лбом Снейпу в грудь и заплакала навзрыд. А он машинально гладил ее вздрагивающие плечи и никак не мог придумать, что ему теперь делать.


* * *

Он был спокоен. Ненормально, неприлично спокоен. Словно не признался только что в любви и получил граблями, а попросил книжку в библиотеке, и она оказалась на руках. Словно Гермиона все выплакала за него.

Она плакала долго. И, захлебываясь слезами, убеждала его, что он самый лучший на свете, и просила прощения, и обзывала себя бессердечной тварью и безмозглой дурой, и снова умоляла простить ее… Так отчаянно, что Снейп готов был уже сам попросить у нее прощения, лишь бы только она успокоилась. Ему стоило большого труда уговорить ее пойти к себе и лечь спать. Она согласилась только в обмен на прощение всех грехов и клятвенное обещание завтра же начать работу над заклинательно-зельеваренческим проектом.

— Вот видите, какая я меркантильная, — вымученно улыбнулась она уже в коридоре. И ушла, судорожно всхлипывая и поминутно оглядываясь.

Дождавшись, пока Гермиона скроется за поворотом коридора, Снейп закрыл дверь и еще долго пялился на нее, словно там были написаны ответы на все вопросы мироздания. Пялился, пока не понял: а ведь он действительно должен был просить у Гермионы прощения. Да, он не предполагал такой ее реакции, но если начистоту, опять думал только о себе. Вот он я, изволю вас любить, чего же боле…

Удивительная. Невероятная. Любовь профессора Снейпа грозит бедой только профессору Снейпу, но Гермиона рыдала из-за того, что не может ответить взаимностью. Это она считает теперь себя глупой и бессердечной. Она сделала проблему Снейпа своей проблемой. Она считает, что любовь Снейпа к ней — ее вина. Она или умалишенная, или святая. Впрочем, одно другому не мешает…

Снейп отлип от двери, подошел к столу, развернул принесенные Гермионой пергаменты. Одобрительно хмыкнул: на первый взгляд выкладки выглядели безупречно. Разбираться подробнее не было никакого желания. Завтра, все завтра. На последнем пергаменте были начерчены вектора для нового заклинания. Увидев их, Снейп поперхнулся: четкие широкие линии складывались в перевернутую птичью лапу. Позвольте, а что он тогда съел? Неужели сам когда-то просчитал эти вектора и сам забыл? Но все завтра…

Рядом с пергаментами лежал забытый Гермионой шарф. Снейп коснулся пальцами нежной струящейся ткани. Все-таки как-то все не по-человечески. Не по правилам.

Снейп вспоминал, как оно было сто — нет, не сто, а всего двадцать! — лет назад. Тогда ему тоже сказали: «Нет!» Тогда хотелось поубивать всех к чертям — Лили, Поттера, его дружков-Мародеров и себя до кучи. Тогда он сходил с ума, бегал на четвереньках по потолку, рвал волосы на всех частях тела, бился головой в стену, Метку принял… Умирал от ненависти и ревности.

И что? И где? Где оно? Куда потерялось? Может, просто болевой шок? Может, завтра накроет?

Снейп аккуратно сложил шарф, положил на прикроватный столик. Завтра вернет.

Но ведь Гермиона поверила. Снейп и сам не очень-то верил тому, что сказал, а вот она — поверила сразу. Значит, правда? Но тогда он уже давно должен выть и бросаться на стены.

Нет ощущения фиаско, и в помине нет ощущения трагедии. Двадцать лет назад слова: «Я не могу больше закрывать глаза. Ты выбрал свою дорогу, я — свою» — стали для него крушением мира. Почему же теперь «Я вас не люблю» не заставляет беситься и хвататься за голову и за сердце?

Да дело не в словах, а в тех, кто их произносит. Сказанное двадцать лет назад было равнодушно-холодным и оттого убийственным. Лили была уверена в своей правоте, уверена, что поступает правильно. И была непреклонна, хотя Снейп мало перед кем так унижался.

Гермиона не любила его и сама исстрадалась от этого. Ей не было все равно, что он чувствует. Она не любила его, но не потому что он чем-то плох, а просто потому что. Любовь — дело такое… иррациональное. Права была Скитер: люди умирают от равнодушия. А Гермионе было не все равно, и ее жалость оказалась совершенно не унизительной. Поэтому Снейп и не умирал. Даже, можно сказать, ожил.

Невероятное, фантастическое создание. Наверное, и правда ниспосланное Снейпу в награду, а не в наказание, как он искренне думал всего несколько дней назад. Откуда в ее тоненьком тельце столько душевных сил… если бы все, кому она помогла за свою короткую пока жизнь, дали ей по одному сиклю, она стала бы самой богатой в Англии. Впрочем, если добро действительно возвращается, как уверял Дамблдор, то Гермиона должна быть сильнее всех на свете.

Вот она, воплощенная мечта. Его личная ожившая сказка. И он в этой сказке — самый главный дурак. Он с фанатическим, почти гриффиндорским упорством ломал и переламывал себя, чтобы соответствовать Гермионе, совпадать с ней… И сам себя обманул: совпадение не означает, не гарантирует любви. Для любви не нужно этого — для нее вообще ничего не нужно. Любовь либо есть, либо ее нет. Любовь за что-то — не любовь, тухлый расчет. И если бы его, Снейпа, можно было полюбить — его бы любили нипочему.

Снейп снова уселся в кресло, положил на колени шарф. Ткань ластилась к ладони, как живая, и Снейпу казалось, что это маленький пушистый зверек с большими ушами и пышным хвостом довольно урчит у него под рукой.

А что, собственно, случилось фатального? Снейп хотел, чтобы Гермиона поверила ему. Так она и поверила! Он получил ровно то, чего хотел, ни больше, ни меньше.

Да, ни одна из женщин Снейпа не задержалась рядом с ним. Но разве он хоть что-нибудь хоть когда-нибудь сделал, чтобы удержать? Лили послала — он и пошел, Нарцисса ушла — он не стал ее останавливать… Он никогда и никого не добивался. Самое время начинать. Гермиона этого стоит. За мечты надо не просто бороться — воевать. А на войне все средства хороши.

Профессор с сожалением отложил шарф, побрел в ванную. Из зеркала над раковиной на него воззрилась усталая небритая физиономия с красными от недосыпа глазами. Герой-любовник, ничего не скажешь. Прямо-таки воплощение всех женских идеалов.

Снейп внимательно посмотрел своему отражению в глаза и язвительно бросил:

— Ну, привет.

Что ж, видимо, у него на роду написано, что все в жизни будет вверх тормашками. Нормальные люди заканчивают признанием в любви, Снейп с него начал. Да, вот это вот все оказалось только началом. И дальше не будет легче.

У него, как оказалось, очень много важных дел. Таких, которые кроме него никто не сделает. Перво-наперво, надо показать Петерсону, где и в каких позах зимуют ракообразные. Наглядно показать, но аккуратно, чтобы не нарвать себе пачку неприятностей и Азкабан. Что там Скитер понапишет — это еще вопрос, а есть же и проверенные на практике методы убеждения. Дело принципа.

Но самое главное — он сумел сделать так, что Гермиона ему поверила. Теперь у него другая задача — добиться ее любви.

И в этом деле не может быть никаких принципов.